Дуэт из двух московских школьниц, Юли Волковой (черненькая) и Лены Катиной (рыженькая), стал самым успешным проектом российского шоу-бизнеса за всю его историю. Но два года назад продюсер t.A.T.u. Иван Шаповалов объявил о завершении проекта, и группа моментально была забыта. И Юля, и Лена уже давно не «татушки», они идут каждая своей дорогой и мучительно пытаются научиться жить без славы. Лена Катина иногда приезжает в Москву из Америки, которую она теперь мечтает покорить в одиночку. В один из ее приездов корреспондент «РР» прогулялась с ней по ее родной улице Школьной, посмотрела на мир ее глазами и порадовалась, что есть свои
Школа
— Мне до сих пор снится эта школа, этот дом и этот район.
Идет дождь. Воскресенье. Школьный двор. Он пуст. Двери школы закрыты. Лена крутит в руках зонтик с разноцветными полосками.
— Зимой мальчишки здесь девчонок снежками закидывали. Выходишь из школы — и бум-бум-бум. А я выходила — они: «Тихо! Катина идет!» Я с ними дружила. У меня всегда с собой были и запасная ручка, и карандаш, и замазка. Я мальчишкам дневники заполняла, поля разлиновывала.
Дверь открывается. Выходит охранник.
— Школа сегодня не работает. Здесь стоять не положено. Приходите в понедельник.
— А Галина Алексеевна еще директор? — спрашивает его Лена.
— Нет, — отвечает он и оттесняет ее со двора.
— Охранники меняются постоянно, — говорит Лена. — Они прежних учеников уже не узнают.
В тонком пальто, в сапогах на плоской подошве, если не приглядываться — среднестатистическая москвичка. Охранник мог бы узнать в ней звезду еще недавно такой популярной группы «Тату», но не узнает.
— В одиннадцатом классе у нас вышел первый клип, мы собрались в актовом зале, и там его показывали всей школе. «Я сошла с ума».
— И как?
— Ну, так… Я стала звездой, за мной начали бегать младшеклассники: «Лена, Лена, можно с тобой сфотографироваться?»
— Тебе завидовали? — спрашиваю я. Мы медленно продвигаемся вглубь многоэтажек.
— Одноклассницы всегда меня недолюбливали.
— Я б тоже недолюбливала девочку, которая линует мальчикам тетрадки.
— А что в этом такого? Кто-нибудь тихо попросит: «Дай мне задание списать». А они ему: «Ты что, сам не можешь решить?!» Вредные, противные девицы.
— Ты теперь живешь в России только наполовину. Следишь за событиями в стране? — Мы по лужам заходим во двор дома, в котором Лена когда-то жила.
— Нет, я живу в другой стране и стараюсь не вникать. Хотя обидно — такая сильная страна, а превратили ее не знаю во что.
— Сильная чем? — спрашиваю ее в спину.
Лена спешит. Три года назад я уже брала у нее интервью. Тогда «Тату» была очень популярной группой. Сейчас разговор не клеится. Может быть, из-за дождя.
— Во-первых, огромная территория, — отвечает она. — Во вторых, люди, сильные духом. Они умеют сплотиться и… всех победить. Я хочу в это верить.
Улица
Двор, в который мы попадаем через арку, мокрый и безнадежный. Серые блочные дома с разнокалиберными балконами, за которыми тихо варится, как в большой кастрюле, жизнь среднестатистического москвича.
— Тут, наверное, хорошо только летом, когда солнце и деревья зеленые, — произношу я.
— В Москве? — оборачивается на меня Лена.
— В этом дворе. На этой улице.
— Нет! Мне здесь всегда хорошо! — Она разворачивается и снова идет, ветер проглатывает ее последние слова.
Останавливается у дома номер шесть.
— У меня здесь подружка жила. Я ей в окно стучала, звала гулять. А потом я как-то улетела на гаст*роли отсюда, а вернулась уже туда, в большую квартиру. Но там все показалось чужим. — Лена обходит лужу по бордюру, разведя руки для равновесия.
— Вот тут на скамейке мы всегда с подружкой протестовали. — Она останавливается перед вполне обычной скамейкой. — Пили кока-колу и ели чипсы с луком и сметаной. Во дворе и ребята, и девчонки всегда пьяные ходили. А мы говорили: «Не будем пить пиво!»
— А зачем протестовать?
— Не знаю. Просто протестовали.
Лена предлагает пойти на Школьную улицу. Мы разворачиваемся и идем к арке. Дождь разбивается на мелкие пузыри, но не перестает. Мимо нас идут прохожие, редкие, как всегда в дождь. Они скользят по нам взглядом, но не задерживаются. Кажется, район не узнает не только Лену Катину из «Тату», но и Лену из этого двора. Может быть, из-за мутной влажности.
— На Новый год Юлька (Волкова. — «РР») ко мне всегда приезжала. Она у меня несколько дней погостит, потом я у нее. Мы как-то пошли гулять на Школьную, двенадцать уже пробило, приходим, а там сцена, народ. И как раз заиграла песня «Я сошла с ума». Нам было дико и радостно. Клип вышел только осенью, нас еще не успели узнать. Мы выбежали на сцену в своих зимних одеждах и открывали рот под свою же фонограмму.
— А люди что?
— Ничего.
— Группы «Тату» больше нет?
— Мы прекратили свое существование. Надо было куда-то дальше идти, надоела нам группа «Тату», и мы надоели друг другу.
— И как вы с тех пор — далеко двинулись?
Лена, идущая впереди меня, останавливается и поворачивается.
— Да, я думаю, что далеко, — спокойно говорит она из-под зонта. — По крайней мере я могу про себя сказать: я двинулась достаточно далеко.
— А что ты сделала?
— Ну… сольный проект сделала. — Она усмехается.
— Пресса молчала о тебе в течение нескольких лет, — говорю я и внимательно разглядываю Лену. Она маленькая, рыжая. У нее совершенно русское лицо. Наш разговор по-прежнему не клеится, и я пока не говорю, что о Юле Волковой писали сколько угодно, это Лена была в тени. Почему? Не могла выбраться из тени или добровольно в нее ушла?
— Наверное, потому что я не тусовалась, — говорит она.
— А почему ты не тусовалась?
— Потому что не люблю. Все очень просто. А вот тут, кстати, раньше стояли качели. — Она останавливается у мокрой игровой площадки. — Одна девочка меня с них сбросила. Зараза. И здесь я изображала обморок. Мне нравился один мальчик, моя подружка предупреждала меня, что он идет, и я падала в обморок. Мне лет пять было.
— Сработало?
— Да нет. Ему это было вообще по барабану. Мне хотелось, чтобы он подошел, поднял, поволновался. Но он этого не сделал. Ну, я и перестала в обморок падать.
— Как тебе Лос-Анджелес?
— Мне очень нравится.
— Эти американцы с притворными улыбками! — Я закатываю глаза.
— Это все антиамериканская пропаганда, игры политических деятелей. Как-то совсем неумно с их стороны вызывать ненависть к американцам. Лично я предпочитаю, чтобы мне неискренне улыбались, чем посылали на три буквы в магазине.
— В Москве так делают?
— Я постоянно сталкиваюсь с хамством.
— Тебя не защищает известность?
— Надо, чтобы все от хамства были защищены. Чем я отличаюсь от других? Только тем, что меня по телевизору показывают.
— А я думала, продавцам и сантехникам приятно иметь дело с известным человеком.
— Если они этого человека узнают. А я совершенно неузнаваемая хожу и веду себя как обычный человек. Да, иногда я понимаю, что если сейчас не выпендрюсь и не покажу, кто я такая… И, да, приходится выгибать пальцы, но я этого делать не люблю. Считаю несправедливым.
— Почему тебя не узнают? Из-за большого разрыва между сценическим образом и человеком, которым ты на самом деле являешься?
— Потому что на сцене я накрашенная и с кудрями. А в жизни — ненакрашенная и с хвостиком.
Москва
Школьная улица открывается порталом в прошлое. Дореволюционные двухэтажные постройки веселых цветов — розового, желтого, голубого — жмутся друг к другу. Улица пешеходная. Но дождь разогнал и пешеходов. Влажный туман поднимается от старых плит, заползает в остроконечные слуховые окна. Кажется, еще секунда — и мимо тебя медленно процокает запряженная в карету пара.
— Я очень люблю эту улицу, — говорит Лена. — Эти домики, маленькие такие, разно*цветные. Мне сразу представляются старые времена, когда эти дома принадлежали знатным семействам.
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах